Ола амигос! Сегодня хочу рассказать о двух счастливых моментах, когда мне было хорошо в одиночестве. Наверное эти записи можно отнести тоже к дзен-историям, или к миниаютрам. Спешите прочитать! Пока мой блог не превратился в клон ещё одного “успешного успеха”.
В это утро я прокачивал дух по Методу Хофа. Это дыхательные упражнения и упражнения на мотивацию. Конкретно настраивался на то, чтобы простоять на 10 секунд под холодным душем дольше. И действительно, холод после таких практик воспринимался по-другому. Успешно достиг своей цели. А это значит произошёл удачный старт утра. Я уже знаю, что день можно смело записывать в +. Но речь пойдёт не о моих достижениях. Во время дыхательных упражнений мне вспомнились два ярких момента.
Жерло Колизея было похоже на гигантскую ржавую садовую бочку, где дачники жгут осенние ветки и листву. Пламя металось в полуразрушенных стенах. Казалось камни не могут гореть. Но сложилось так, что пузатый американский транспортник с полными баками, сбитый по ошибке своими же, угодил прямо в центр архитектурного наследия Римской империи.
Растрескавшийся асфальт. Из ампирного, по-сталински, но стилем как-то помягче здания, построенного ещё Муссолини свисают белые простыни. Но вот подъехал джип в сопровождении пары узнаваемых силуэтов БТРов и зелёные человечки с повязками в виде красной ленты скотча на руках и ногах бодро поспешили ко входу. Через несколько минут послышались, несколько заглушенных ПБС-ом коротких очередей, крики, мольбы, разбитые стекла и люди в рванине, которые были когда форменными куртками и штанами с широкими красными лампасами полетели в окно. Шлёп, шлёп, глухие удары о тысячелетнюю мостовую. Потом, из окна как-то кинематографично вылетела одинокая шляпа с перьями и никуда не спеша спланировала на камни.
Повесть, написанная на карантине. О чём она? Какой-то сгусток эманаций. Соцветие эмоций, замкнутых в одно пространство. Проза рыхлая как мысли человека, оказавшегося в отчуждении. Короткие озарения растворяются в ацетоне идущего на ощупь повествования, как полёт мыши в пещере.
Ученым Новосибирского академгородка выделили полсотню мышей, среди которых был и Сергей Менгель, ну то есть Менгель был среди учёных, а не мышей, и приказали решить научную проблематику в кратчайшие сроки, не раскачиваясь — “Имеет ли право быдло размножаться”. Именно так был сформулировал вопрос, но учёным предстояло все завернуть в наукообразную пелену, бодро и весело, молодёжно и научно отрапортовать раз и навсегда, что быдлу не только можно, но и должно размножаться. Федеральная программа “Люди — новая нефть”, была под угрозой, и поэтому Менгель с товарищами работали днями и ночами не покладая рук. И когда научно-исследовательские работы близились уже к завершению произошло это событие…
Мара сказала: напиши что-нибудь. Про консула Франческо Форте, про Полунина, только не про то, что все ублюдки и мудаки, как ты это любишь, пожалуйста. Я сказал — ОК. Наша осторожная дружба, не лишенная искренности с Марой, похожая чем-то на популярный видео ролик, как прогуливаются вмести койот и барсук, возможна тоже достойна в будущем некого репортажа.
Не знаю почему, но берясь написать этот отчёт, вспомнился диалог с лётчиком-испытателем в известной нуар-чебуречной на Китай-городе за водкой.
Это было в то
не простое время, когда на различных вокзалах столицы унылые контрактники-ихтамнеты
шли с полной выкладкой, основным оружием и тяжёлыми на вид армейскими
пистолетами в кобурах и грузились в плацкарты на «учения». Это был ещё один
людской ручеёк, который дополнял потоки к массе солдат перемещаемых на
автобусах и армейских авиатранспортниках. Можно было заметить, как рослые
крепкие мужики, некоторые с проседью, организованными группками шли через перрон,
чтобы через тысячу километров развернуть наступления и котлы. На фоне успеха
«наших» на фронтах, бизнес пошатнулся от санкций, забуксовал как девятка на
навозном поле и заскрипел. У многих дела пошли туго, а у Петрова было тогда всё
даже очень хорошо.
Помнится, я отдыхал, а вернее был в политических бегах на даче у Петрова. Дача эта находилась в таких далёких ебенях под Свердловском, что некоторые жители думали, что Советский союз ещё не распался, а особые продвинутые персонажи даже имели представление «об алкаше Ельцине». Придурялись эти ребята неопределённого возраста или нет, я не знаю. Но портрет Путина на коне в местном сельпо висел, и деньги с «двухголовыми курицами» у них водились, и покупалась на них, ныне снятая с розлива по каким-то идеологическим причинам водка «Путинка», но странным образом имевшаяся там в наличии.
Ночь. Свет фонарей нестерпимо светит в глаза. Тело ночи не чёрное. У неё коричневая кожа. Похоже на тело негритянки. Кофейная чернота большого города. И вот негритянка из плоти и крови уже идёт рядом со мной. Я нагло трогаю её за жопу. Она смущённо убирает мою руку. Даже студентка-путана не лишена некоторого смущённого кокетства. Мы идём к ночному банкомату, чтобы снять деньги. Наличные ведь уже были пущены на ветер в музыкальном кафе на Китай-городе. Я хотел бы напиться к чертям, но при сильном нервном возбуждении это трудно. В голове каша от невыносимой лёгкости бытия. Заевшей пластинкой играет песня Коловрата.
После очередной сборки ауяски, которую Станислав Погорелов пережил на Пасху он понял, что все будет по-другому. Не было понятно, что именно изменилось. Всю ночь и весь день он трансформировался в звуки и вибрации. Он чувствовал себя как бесконечный поток феноменов, переживаемых непрерывно, завёрнутые в иллюзорную оболочку «Я». Этот поток представлялся ему графической плоскостью. Он игрался с этой и другими переживаемыми плоскостями.